В прачечной нельзя было сделать и шага, чтобы не споткнуться. Здесь валялись пустые цветочные горшки, печные трубы, еловые лапы, сухие ветки, газеты и каштаны.
— Хозяйство! — сказала фрау Свобода.
А мама Штенгель заметила:
— Прежде чем готовить, нужно всё прибрать.
Папа Штенгель уселся на перевёрнутое корыто, вытянул ноги и сказал:
— Если бы я не был так голоден!
— Собственно, мы все проголодались, — возразили фрау Свобода и мама Штенгель.
Они быстро вычистили печь, набили её бумагой и дровами и разожгли огонь. Через некоторое время чайник начал посвистывать.
Потом в прачечную пришли Визенклее, Горошек и Анни. Дети поставили корзину с макаронами возле большого котла и молча уселись на корыто рядом с отцом. Визенклее тем временем подобрал газеты, и еловые лапы и сунул под котёл.
— В обыкновенной посуде столько макарон не сваришь. Они либо слипнутся, либо пригорят, — сказал он.
Мама Штенгель, которая намазывала масло и печёночный паштет на толстые ломти хлеба, кивнула.
— Да, господин Визенклее. Кстати, мы будем очень рады, если вы в виде исключения возьмётесь сегодня сварить макароны.
— С удовольствием, — ответил Визенклее и, бросив в котёл несколько пригоршней соли, прикрыл его крышкой. — Можете на меня положиться, дорогая фрау Штенгель. В чём, в чём, а уж в макаронах, я кое-что смыслю.
Визенклее сказал правду. Он знал в точности, когда макароны нужно помешивать и когда снимать.
Всё семейство смотрело, как Визенклее вылавливает из котла ароматные макароны и наполняет ими корыто. Семейство осталось довольно работой Визенклее. Только фрау Свобода хмуро заметила:
— Зачем вы сварили все девять пакетов? Я думаю, хватило бы и пяти.
— Конечно, — сказала мама Штенгель. — Такую порцию не съест даже бегемот.
— Тогда поедим макарон и мы, — радостно сказала Анни.
— Но только сейчас, — вставил Горошек, — пока бегемот не сунул в корыто своё рыло.
Мама Штенгель раздала всем вилки, и каждый, кто хотел, съел маленькую горку макарон из общей огромной горы.
— Мне кажется, бегемот уже орёт. Нужно отнести ему ужин.
Пиппа вылез из своего бассейна и ждал возле изгороди. Как только Визенклее, Горошек и папа Штенгель опустили корыто на землю, Пиппа с топотом ринулся к макаронам.
В несколько минут он очистил корыто до блеска и разочарованно стал соваться во все углы посудины.
Визенклее взглянул на фрау Свобода и улыбнулся:
— Вы всё ещё считаете, что девять пакетов слишком много?
— Ах, — сказала фрау Свобода, — купанье на свежем воздухе любого сделает голодным! Во всяком случае, у меня он ел намного меньше.
Папа Штенгель засунул руки в карманы. Лицо его было серьёзно. Потом он сказал:
— Самое лучшее, дети, это пойти спать.
— Если хотите, я сыграю вам пару песенок на губной гармонике, — предложил Визенклее.
— В другой раз, — ответил папа Штенгель, покачав головой. — Сегодня мне не хочется музыки. Спокойной ночи, господин Визенклее.
— Спасибо. — И, попрощавшись, Визенклее отправился домой.
Позднее, когда уже стемнело, семейство Штенгелей услышало колыбельную. Наверное, бывший ночной сторож снова сидел на балконе и играл.
Горошек и Анни лежали в постелях, в своей комнате.
— Эй, Горошек, — шепнула Анни. — Я слышала разговор между родителями и тётей Митци. Они немного поспорили.
— То есть?
— А вот, представь себе, папа говорит тёте Митци, что она должна попробовать обменять бегемота. На какого-нибудь маленького зверя. А тётя Митци обиделась. Что это, говорит, за новая мода обменивать бегемотов! А мама на это говорит: лучше бы у неё не было никаких зверей, лучше бы тётя Митци привезла ей электрическую кофейную мельницу или две плитки шоколада для нас с тобой.
— Но ведь бегемот нам совсем не мешает, — пробурчал Горошек.
Анни села в своей постели.
— Да, но ему нужно слишком много корма! Мышке, змее и кошкам идёт куда меньше.
— Ну да, — сказал Горошек. — В конце концов, мы тоже должны что-то есть. Как ты думаешь, чем мы будем кормиться завтра?
— На завтра у меня есть сыр, — успокоила Анни брата. — А знаешь что, Горошек? Мы с тобой пойдём просить милостыню!
— Дурацкая затея, — сказал Горошек.
— Тогда я пойду одна!
— Вот смех-то!
— Ты трус! — сказала Анни. — Ты ничего не хочешь делать! И бедные звери, и мы сами погибнем!
Горошек молчал.
Анни встала, на цыпочках подошла к постели Горошека и стала искать голову брата. Но Горошек спрятал голову под одеяло.
— Ага, прячешься! — сказала она и, сдёрнув одеяло, зашипела в самое ухо брата: — Трус-с!
Но, коснувшись рукой щеки Горошека, она почувствовала что-то мокрое.
— Ты плачешь?
— Да… — всхлипнул Горошек. — Ты меня оскорбляешь, а у меня столько забот с этим бегемотом.
Анни присела на кровать брата и некоторое время молчала. Потом она сказала:
— Не сердись, Горошек. Мы больше никогда не будем ссориться. Хорошо?
— Хорошо.
— И просить милостыню мы тоже не пойдём, — сказала Анни. — Мы лучше что-нибудь продадим. Например, красивые картинки.
— Вот это идея! — вздохнув, сказал Горошек.
Анни засмеялась, потирая руки:
— Завтра утром мы начнём рисовать. Я нарисую сплошных принцесс, букеты цветов и бабочек.
— А я — рыцарей и бегемотов, — сказал Горошек, вытирая нос углом подушки. Теперь у него стало намного легче на душе.
Конечно, их рисунки будут покупать нарасхват, они с Анни принесут домой кучу денег, и вся семья будет счастлива.
— Завтра мы встанем чуть свет, — сказал Горошек, повернулся лицом к стене и, довольный, заснул.